В юности я убил двух воробьев.
У дядьки была пневматическая винтовка и свой, частный дом, где во дворе летали стайки серых птичек, будто время от времени кто-то горсти семечек в воздух кидал. А еще у него бегала по двору маленькая пятнистая собачка Чапа, которая подстреленных воробьев с удовольствием лопала.
Помню была зима, по двору носились стайки голодных воробьев, всегда находивших чем поживиться в загородном доме и я вышел во двор, держа в руке воздушку.
Рядом выжидательно забегала обрадованная Чапа.
Собственно, во дворе остались только мы - воробьи не такие глупые как кажутся, разом сообразили что от человека с винтовкой и собачки рядом, ничего хорошего ждать не приходится и будто растворились в воздухе, даже чирикать перестав.
Побродив по пустому двору, я зашел в сени и устроил себе засаду, открыв окно в зимний двор и примостившись, поудобней, у форточки.
Почти сразу к пню, на котором дядька рубил мороженное мясо, подлетели два воробушка. Один сел прямо на пень, а второй заскакал возле, в поисках мясных и костяных крошек.
Я прицелился и выстрелил в того кто на пне.
Будто невидимая рука воробья смахнула, он без звука, разом, просто скатился с пня, как мягкий, невесомый мячик. Второй даже ничего не заметил.
Практически сразу я выстрелил и в него.
И вот тут случилось то, после чего я никогда не брал в руки оружие, даже такое, практически игрушечное.
Раненный воробей встрепенулся, попытался взлететь, но смог только вспорхнуть на пень. И тогда он вытянул тонкую шею и начал кричать.
Он прыгал по пню, как по сцене, вытянув шею и кричал, задрав голову. И в голосе его я явно слышал даже не боль, а самое настоящее изумление и обиду.
Он будто жаловался прямо в небо, кричал отрывисто и отчаянно, как кричат обиженные дети, на каком-то всеобщем, биологическом эсперанто: "Зачем? За что? Что я тебе сделал?"
Это было ужасно и тем, что в других обстоятельствах я бы обязательно подобрал эту птичку, постарался как-то помочь, и еще - я ясно понял что это невозможно исправить, это непоправимо в принципе, мы можем легко превращать живое в мертвое, но никогда наоборот.
Я трусливо отвернулся и закрыл окно.
Однако, через минуту, заставил себя выйти и посмотреть на дело своих рук и глупости.
Воробья на пне уже не было, его дожевывала довольная Чапа, старательно слизывая с крылышек капли крови.
Я подошел ближе и увидел что в снегу лежит то, что еще минуту назад было настоящим, живым чудом небывалым - отвратительный комок остывающих перьев, постепенно теряющих цвет. Да, серый цвет, в рыжеватых крапинках, быстро гас и блек, словно прямо на моих глазах из него уходило тепло и маленькая, ненужная никому, но жизнь. Летающее, невесомое чудо, на глазах превращалось в мусор и грязь.
Зачем я превратил живое в мертвое? На прокорм Чапе? Да ладно, дядька любил своих собак и кормил их досыта и охота была скорее забавой для нее.
Как и для меня. Я убил живое ради одной забавы.
С тех пор я никогда больше не охотился и даже божью коровку с рукава посажу на траву.
Великое чудо жизни, неизьяснимое, недоступное лучшим умам человечества, превратить в простой гниющий хлам, уничтожить ради забавы?
Тебе скучно и ради этого пусть что-то живое мечется, капает кровью и кричит от смертельной боли?
Я не вегетарианец и едва ли когда смогу им стать, потому конечно этот текст не более чем жалейкины слезки. И все - таки.
Лишний раз, забавы для - не надо.
Не надо стрелять.
Многие скажут что этот эпизод - мелочь. А я вот вполне представляю себе, что когда поплывет моя лодка в туман, к неизвестной земле, о которой я буду знать лишь то, что из нее не будет возврата, первым вестником принесущим мне листок с дерева, будет этот бедняга-воробей. Принесет лист в клюве, сядет мне на плечо и скажет человеческим голосом: "Радуйся, земля близко. А зачем ты тогда меня убил, помнишь?" Чем я смогу тогда оправдаться. Может быть единственным, тем что отвечу: "Помню".
©Из сети
